Проза
Василий Стариков приехал в Америку, когда ему было за тридцать. Поначалу ничего не получалось, он мыл полы, развозил пиццу, иногда его брали в строительную компанию убирать мусор… Но вот однажды он прочёл в глянцевом журнале, оставленным кем-то на скамейке, что многие иммигранты, меняя имя меняли свою судьбу.
Когда я был маленьким, я умел летать. Как это у меня получалось, я не знаю; я даже не помню, как это случилось со мной в первый раз. А ведь если б вспомнить да с умом проанализировать это дело, то можно было бы и что-нибудь полезное извлечь из того моего детского занятия.
Пару — пару — рам, пару — пару –рам,
Пару рам, па — па — ру — рару — рам…
Я привык петь громко. Год уже, как громко пою: пусть думают, что сумасшедший. К сумасшедшему меньше пристают. Хотя… кто его знает. Никто не знает. Но этот путь я проделываю каждый день, и каждый день пою.
Приказы были отданы самые ясные, только никто не понимал, что будет дальше. Офицеры перешептывались, солдаты радовались открыто, и чувствовалось по всему, что пойдет все совсем не так, как приказано.
Этим летом погорело все. Никто из стариков не мог припомнить такого. Роса иссыхала до первого солнца. Пожухлая трава прижималась к земле. Комья глины под ногами рассеивались пылью. Кабачки лежали на грядках, как испеченные. Почерневшие помидоры неподвижно свисали с кустов.
Нина проснулась раным-рано́, ещё до будильника. Подскочила, как подброшенная, только почуяв, что плотная тьма за окном вылиняла, сменилась серым сумеречным ситцем. Всю эту долгую ночь промаялась она в тревожной полудрёме. И встала не размеренно, спокойно, совершая, как солнце, свой привычный дневной путь, а сразу суетливо забегала, опрокидывая и теряя.
Рассказ из сборника «Президентский кот»
Заболел я как-то. Положили в больницу. Вообще-то я никогда не болел, удивлялся, как это некоторые люди даже из-за насморка на больничный выходят. А тут так скрутило, что пришлось в больницу лечь. Больница, конечно, не санаторий. Таблетки, процедуры — всё это своим чередом, только скучно целый день без дела лежать. Особенно, если не навещают. Меня, слава богу, навещают, не забывают.
Рознер опаздывал. Маркус Айзенштадт сидел за столиком кафе один. Чтобы сдержать охватившее его волнение он углубился в чтение Süddeutsche Zeitung, и только время от времени отвлекался чтобы заказать очередной чай. Для него не было затруднительным такое времяпрепровождение, хотя бы потому, что интересующий его раздел культуры в этой газете был огромным и по размеру и значимости уступал лишь обычной политической грязи.
… моего отчима звали Радий Викторович и, уже в осмысленном возрасте натыкаясь иной раз на дежурную строчку Маяковского про поэзию, которая та же добыча радия, я думаю, что нашего-то Радия Викторовича со стихами связать никак уж невозможно, потому что он был человек грузный, земной, или лучше — приземлённый, вовсе не возвышенный
Чем хороша моя профессия, а в ней, надо сказать, мало приятного, — это возможностью наблюдать. Так я думал в самом начале своей практики в качестве приходящего на дом медбрата.
Литературная премия им. Э. Хемингуэя
"Литературный Иерусалим"
Полка Леонида Кузнецова
Рубрики
