СЕКРЕТЫ
Я родился и вырос в огромной стране,
Но в какой – никому не скажу,
Где портрет вождя висел на стене,
Но кого – никому не скажу,
Где в шесть ровно играли по радио гимн,
Но какой – никому не скажу.
А потом я уехал и стал другим,
Но каким – никому не скажу.
А ПОТОМ?
Какая сила держит на весу
планету, что вращается по кругу,
неведомо – с какого перепугу
мы разрушаем зыбкую красу?
Так много бесподобного на ней –
моря и горы, зори и заливы,
над городами череда огней,
нет, это не салюты, это взрывы
уже везде.
А мы чего-то ждём.
Ведь главное – чтоб всё экологично!
А как же начиналось романтично –
копьё, клинок, лук, стрелы…
А потом…
ДОЖДЬ
Когда идёт дождь, кажется, что он во всём мире,
что каждый сидит в полумраке в своей квартире,
пьёт чай вприкуску, на столе догорает свеча,
и щекочет веки жёлтая нить луча.
А стекло за окном залито небесной слезой.
Какое столетье сейчас?
Вернётся ли Мезозой?
Так хотелось, чтобы сбылся этот пустяк –
чтобы дождь над всею планетой.
Но не случается так...
* * *
Хорошо, что не знаешь, что тяжко болен,
с иронией я на эти проблемы смотрю.
Будь спокоен, спортивен, футболен,
дай мяч – и любому забьёшь вратарю.
Чтоб не было мысли, что немощный ты или хилый,
крутись в проблемах своих, закусив удила.
Одногодки давно разбрелись по своим могилам,
а тебе всё некогда.
У тебя всё дела да дела!
СОН
Так бывает, что не спится,
а потом, как в бездну, вдруг,
сквозь кровавую зарницу
падаешь в горящий круг.
Укрываюсь за редутом.
Страшный взрыв, и всё в огне…
Не будите меня утром –
я уже убит во сне...
* * *
В городе N – невиданный снегопад.
Мальчишки на улице белые с головы и до пят.
На базаре ёлочном ёлочки, как рабыни
на востоке, и слёзами тающий иней.
Этот город в памяти, словно снежный пласт,
впечатанный подобием обычнейшего штрихкода.
Упираюсь взглядом в потолка белоснежный наст,
наступаю
на ступени
наступающего года.
* * *
На севере диком, особенно крайнем,
Когда над землёй белоснежная муть,
Попробуй в окошко взглянуть утром ранним,
Сказать ёлы-палы и снова уснуть.
А вот на востоке, особенно ближнем,
Где яркое солнце ещё в октябре,
Почувствуй себя одиноким и лишним,
А после уснуть не удастся тебе.
ГРЕЧКА
– Гречка – спасение для человечка,
говорил отец, вспоминая детство.
Жили в бедноте, почти в нищете,
да и времена были ещё те,
доставшиеся России в наследство.
– Гречневая каша – пища наша, –
говорил, вспоминая войну.
А когда просил рассказать про неё,
отвечал: – Да ну её, ну…
Это страх Божий.
Ад не видел, но думаю – похоже…
Ароматом гречки тянуло из печки,
время прошло – остались словечки…
И уже в другом краю, что ближе к Синаю,
гречку ем и вспоминаю
русскую печку,
русскую зиму,
срама не иму…
ЗАКОНОМЕРНОСТИ
Вот уж проблема – спите вы или не спите ли,
ели на ужин еду, в которой жгучие специи,
И это не факт, даже если родились в Питере,
то последний приют ждёт на Сан-Микеле, в Венеции.
В пламенной любви, в основном, не бывает верности,
все эти реалии не изменить никакой реформою.
В жизни реальной нет места закономерности,
а иначе какой-нибудь физик вывел бы формулу…
СТИХИ В БЕССОННИЦУ
Стихи у поэта – жизни фрагмент,
скажу, с высоты её озирая.
Лихачу на дороге всегда враг мент,
а поэту бессонница – муза рая.
И совсем не беда иногда – недосып.
Вред или польза – не повод для торга.
Лишь на коже потом появляется сыпь –
это мурашки, застывшие от восторга…
МАЛЕНЬКИЕ ГОРОДА
Мы вырастаем из маленьких городов,
словно малыши из коротких штанишек.
Невель, Пустошка, Опочка, Остров, Гдов –
в жизни всегда таких городов излишек.
А потом Псков да Питер – зданий громада,
в театрах опера и балет,
Казанский собор, его колоннада…
А в Невеле:
на улице Октябрьской исчез свет,
на соседней Гвардейской исчез свет.
Между этими улицами один просвет
из прошедших лет –
кладбище…
УМИРАЖ
Есть города, в которые нет возврата.
Иосиф Бродский
Есть городок на свете, куда не поеду ныне,
И в будущем, уж поверьте, я доберусь едва,
В котором по улице Ленина тогда неизвестный Минин
Бегал в среднюю школу, что под номером два.
Самолёт с ним не вылетит с местного аэродрома,
Его приезд не вызовет в городе ажиотаж.
А на стене в квартире – портрет снесённого дома,
Под ней название словом невиданным – «Умираж».
НА ПОЛОЦКОМ МОСТУ
Я стоял на Полоцком мосту, где из озера вытекает река,
в Богом забытом месте, в небольшом таком городишке.
Смотрю – подплывает гондола откуда-то издалека,
а в ней мужик, лысоватый, с веслом и в белой манишке.
На вид ему было где-то семьдесят лет,
на корме гондолы котомка с едой и тетрадь.
– Ты куда гребёшь? – крикнул я.
И услышал знакомый ответ:
– На Васильевский остров, в Питер плыву умирать.
Было столько в тягучем голосе грусти и боли,
что в груди защемило – не очень сильно, слегка.
Долго глядя вслед уплывающей чёрной гондоле,
всё пытался вспомнить – как звали того мужика…